Первое открытие [К океану] - Николай Задорнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Адмирал встал и, подойдя к шкафу, открыл его и достал пачку бумаг и карт.
— Садитесь на мое место, — сказал он Невельскому, кладя эти документы перед своим креслом. — Смелее, смелее, молодой человек! Когда-нибудь придется еще быть адмиралом, — пошутил он, подводя Невельского к креслу и усаживая его. — Вот дело о секретной экспедиции Гаврилова, посланной по высочайшему повелению из Аяна для исследований лимана и устьев Амура, — продолжал он, удерживая Невельского за плечи в кресле и стоя перед ним. — Оставайтесь здесь и просмотрите все внимательно и спокойно. Вот все, что вам потребуется...
Адмирал тихо вышел из кабинета, оставив в кресле припавшего к бумагам Невельского.
Тот перевел дух и почувствовал, что надо взять себя в руки. Он просмотрел все спокойно и быстро. Это действительно было целое открытие!
«Ну так это как раз доказывает, что я прав!» — восклицал он мысленно, локтями упершись в стол, а пальцами вцепившись в волосы, как бывало в детстве, сидя над книгами.
«Как он может быть недоступен? Эта мель, идущая у Гаврилова через весь лиман, не может не прерываться, где-то должен быть фарватер. Или же у Амура есть выход к югу!»
Невельской уже разобрал по срокам, что исследования производились наскоро, тогда как длина мели и площадь лимана — огромны.
«Все же это первая настоящая карта лимана и устьев Амура, какую мне приходилось видеть».
Невельской почувствовал, что угадывает истину.
Адмирал вошел через полчаса.
— Ну, убедились? — спросил он.
— Да, теперь мне многое стало ясно! — ответил Невельской и хотел добавить, что теперь совершенно убедился, но сдержал себя, чувствуя, что спорить бесполезно.
— Ну вот видите. Я очень рад. — Врангель стал любезнее. — Гаврилов был отличный штурман. Он умер недавно.
Адмирал сказал, что отправлял эту экспедицию Завойко. Он основал новый порт Аян, сам со своими людьми нашел, описал и исследовал Аянский залив и в 1845 году перевел туда факторию из Охотска. Завойко проложил от Аяна отличную дорогу на Якутск. Через Аян идут все грузы компании из Аляски.
Выказать хоть единым словом несогласие со всем этим, так же как с картой Гаврилова, значило сейчас оскорбить старого, почтенного адмирала, в то время как он по-своему хотел сделать доброе дело. К тому же Невельской знал себя. Только начни он разбирать все ошибки Гаврилова, которые, как ему казалось, были так ясны, что только слепой не мог их увидеть, разгорелся бы спор... У Невельского было много разных соображений, и он мог бог знает что наговорить. Экспедиция пошла наспех, подготовлена кое-как, на исследования было мало времени. Все это он прочитал между строк. Но разговаривать об этом некстати. Все же адмирал желал добра и сделал многое, хотя сам того не знал...
Офицер встал, поблагодарил, сказал, что сведения оказались очень ценными для него.
На прощание Врангель задал Невельскому несколько вопросов о предстоящем переходе через Атлантический океан и вокруг мыса Горн и спросил, зайдет ли он на Гавайские острова.
Просил кланяться Василию Степановичу Завойко, когда будет в Аяне...
Глава тридцать первая
МАША
У Гостиного ряда, куда капитан заехал на извозчике сделать покупки на дорогу, его кто-то окликнул в толпе. Обернувшись, он увидел невысокую пожилую барыню с зонтиком и в мантильке, с удивлением узнав в ней свою двоюродную сестру Марию Петровну.
— Откуда вы, сестрица? — воскликнул Невельской.
Оказалось, что она приехала в Петербург из Костромской губернии по своим делам. Мария Петровна была очень рада встретить кузена, не могла налюбоваться его формой, всплеснула руками, узнавши, что он капитан судна и пойдет в кругосветное, и просила непременно зайти к ней.
Она тут же, на улице, стала рассказывать разные костромские и галичские новости. Сказала, где остановилась и что нынче вместе с ней поедет домой дочка сестрицы Александры Петровны из Галича, весной окончившая Смольный институт.
— У меня на руках покуда, — говорила Мария Петровна. — Ждет не дождется, когда поедем... Пока училась, денег-то им не давали на руки, накопила своего капиталу сто тридцать семь рублей да купила модное фортепиано. И все сидит играет да играет... А такая красавица, и училась лучше всех, а уж как вышивает... Зайдите, зайдите, братец, очень вам понравится. Саша прислала ей три шерстяных отреза на платье. Брала у коробейников... а она и смотреть не хочет... — И сестрица, скривив лицо, пожала плечами.
Расставшись с Марией Петровной, капитан решил, что зайдет к ней непременно. Он знал, что сестрица, как о ней говорили, особа скупая, сварливая и жестокого нрава, и подумал, что, верно, девушке с ней несладко. Отца у Маши нет, мать небогата, хотя и владеет имением. Судя по тому, что Александра Петровна прислала дочке три отреза, взятых у коробейников, она плохо представляла себе, какова дочь ее, закончившая Смольный, дочь, с которой девять лет она прожила в разлуке.
Машу капитан никогда не видел, но ему стало жаль эту бедную девушку, и он непременно решил навестить ее и, может быть, постараться помочь. «Однако она молодчина, — подумал он, — если купила фортепиано».
Из Смольного-то к матери в Галич, каково ей там будет! А Мария Петровна с ее разговорами про тяжбы и с ее беготней по департаментам напомнила многое, чего насмотрелся он еще в детстве.
Через день капитан приехал к Марии Петровне.
* * *Видимо, по скупости своей сестрица снимала такую темную квартиру, что, войдя, Геннадий Иванович не сразу рассмотрел, куда попал. Пахло пригоревшей кашей.
— Ах, это ты, красавец наш! — громко заговорила, встречая его, принаряженная сестрица.
Смольнянка Маша, высокая, стройная девушка, подала руку капитану и присела. Казалось, что она тут совершенно ни к чему и казалась полной противоположностью тетке и хозяйке, которые захлопотали и засуетились, едва капитан ступил через порог.
— Ваш дядюшка, Геннадий Иванович Невельской! — отрекомендовался капитан. — Прошу любить и жаловать... — шутливо добавил он. — Да вы сидите тут, как в клетке. А ну, позвольте мне рассмотреть вас, походите ли вы на сестрицу Александру Петровну, — сказал Невельской.
И, взяв племянницу за руки, он подвел ее к окну. Оно выходило во двор к стене, но все же тут было гораздо светлей.
Под взглядом дядюшки девица вся просияла. Она в самом деле была очень мила. У нее были живые голубые глаза.
Тетушка, объясняя степень родства, предупреждала Машу, что капитан — довольно дальний родственник. Сейчас смольнянка почувствовала возможность лукавства со стороны молодого офицера. И, как показалось ей, дело не в том, походит ли она на свою матушку. Дядя показался девушке очень молодым, и она невольно засмеялась. Но в то время, когда он увидел ее большие глаза и красиво убранные волосы, ей показалось, что он не очень красив... А уж тетушка наговорила ей: писаный красавец. К тому же он мал ростом.
— А Маша уезжает у нас, — говорила сестрица, — я нашла ей попутчика. А то и так зажилась!
Она рассказала, что обегала своих оброчных мужиков, живущих в Питере, и нашла одного из них — старовера, который через неделю едет в Галич и отвезет Машу к матери. Заметно было, что Мария Петровна рада-радешенька сбыть с рук племянницу.
Невельской, присев напротив Маши, стал расспрашивать про Смольный. Она рассказывала про то, о чем тут кстати было говорить, — про празднества, балы, подруг... Видно, воспоминания о Смольном были ей очень приятны.
— Да поедемте все вместе кататься на острова... — предложил Геннадий Иванович.
Но Мария Петровна не согласилась.
— Недосуг, братец! — сказала она.
Маша рада была дядюшке, но не только как родственнику, а как человеку, у которого, судя по его внешности и положению, она предполагала круг интересов, близкий и понятный ей. Тетушка уже ей рассказала, что он плавал с великим князем много лет, а ныне сам произведен за это в капитаны. Маша знала этих блестящих молодых людей, близких двору. На них заглядывались воспитанницы, в них видели своих будущих мужей и возлюбленных. А те — братья и родственники смольнянок — искали случая хотя бы в редкие, особые дни приехать к кузине или сестре в Смольный, чтобы получше разглядеть ее подруг.
— Видитесь ли вы со своими подругами? — спросил капитан.
— Нет... — ответила Маша; вдруг она покраснела. «Неужели, узнав о ее бедности, все отвернулись?» — подумал Невельской.
Он стал рассказывать ей о своем предстоящем плаванье. Ему захотелось заинтересовать Машу, приподнять перед ней завесу, скрывающую от нее огромный прекрасный мир, о котором вряд ли она что-нибудь знала толком.
— Ах, как вы счастливы должны быть! — сказала она. — Увидите весь мир, такие удивительные страны! Да вы, верно, и так много видели!
Он сказал, что бывал во Франции и Англии, в Греции, Италии, Алжире.
— Как бы я хотела в Париж! — воскликнула Маша.